Убийство резидента

Весной 1939 года советский полпред в Китае Иван Трофимович Луганец-Орельский с женой Ниной Валентиновной приехал в Москву в отпуск. Как положено, доложился руководству и отправился отдыхать в Цхалтубо — в санаторий НКВД. Хороший отдых высокому гостю взялся обеспечить лично нарком внутренних дел Грузинской ССР, старший майор госбезопасности Авксентий Рапава. 
Почему дипломат отдыхал в санатории НКВД и опекал его нарком внутренних дел — на это были особые причины, ставшие известными значительно позже. И вдруг газеты сообщили, что в ночь на 8 июля 1939 года в результате автомобильной катастрофы полпред в Китае, его жена и водитель погибли.
Центральные газеты поместили некролог: «Нелепый случай вырвал из наших рядов активного члена большевистской партии и крупного советского дипломата…» Некролог подписали заместители наркома иностранных дел Владимир Потемкин, Соломон Лозовский, Владимир Деканозов. Нарком иностранных дел Вячеслав Молотов своей подписи не поставил. Но на это мало кто обратил внимание.
Катастрофа произошла в два часа ночи между городом Кутаиси и курортом Цхалтубо на шестом километре шоссейной дороги. Комиссия Кутаисского горсовета установила, что причиной аварии стала порча рулевого управления. Акт подписали члены технической комиссии и старший госавтоинспектор: «Авария произошла в результате того, что у продольной рулевой тяги, в месте крепления ее у рулевой сошки, отвернулась незашплинтованная пробка. Рулевая тяга сошла с места крепления, и машина потеряла управление».
В этом сообщении все было неправдой. Машина была исправной — до того, как ее сбросили в пропасть. Водителя, указанного в протоколе, не существовало в природе. А советский полпред в Китае и его жена погибли задолго до того, как машину сбросили в ущелье. Они оба были сначала арестованы НКВД, а затем убиты.
В архиве Министерства иностранных дел в личном деле убитого полпреда сохранилось всего несколько листков. Нет даже фотографии. Назначение в Китай было его единственной дипломатической миссией. Его настоящее имя — Иван Трофимович Бовкун. 
Иван Трофимович Бовкун родился в 1899 году в Луганске в семье кузнеца. Окончив в 1913 году железнодорожную школу, поступил в Черкасскую учительскую семинарию, однако в 1915 году бросил учебу и уехал в Киев. Работал на поденных работах. С 1916 года на службе в отделе Всероссийского земельного Союза по набору саперных дружин на Румынском фронте, с 1917 года в Одессе — помощник заведующего конным запасом. Участник Гражданской войны. Был арестован в Одессе в период австро-германской оккупации, бежал в Киев. Примерно тогда же взял себе революционный псевдоним — Луганец. С 1918 года член эсеровской группы «боротьбистов», боец и политработник в красных партизанских отрядах и РККА. Член РКП(б) с 1920 года. 
Левых эсеров в Украине именовали «боротьбистами». Партия возникла в мае 1918 года в результате раскола украинских социалистов-революционеров. Печатным органом левых эсеров стала газета «Боротьба». В 1920 году «боротьбисты» самораспустились и перешли к большевикам. Кому-то удалось занять крупные посты. Григорий Гринько стал союзным наркомом финансов. Панас Любченко — главой правительства Украины. Александр Шумский — республиканским наркомом просвещения.
В 1937 году украинский НКВД приступил к ликвидации бывших «боротьбистов». Глава республиканского правительства Панас Любченко застрелился, не дожидаясь ареста. Впрочем, ходили слухи, что его застрелили чекисты из его собственной охраны. Бывшего наркома Шумского посадили, а после окончания ссылки убили. Из бывших «боротьбистов» вышли некоторые крупные чекисты, в том числе Иван Васильевич Запорожец, заместитель начальника Ленинградского управления НКВД, которого считают непосредственным организатором убийства Кирова.
С 1921 года Иван Бовкун — заместитель начальника отдела по борьбе с бандитизмом Киевской губЧК, работал в Черкассах, Белой Церкви, Бердичеве. С 1925 года учился в высшей партийной школе в Москве, затем работал в исполкоме города Проскурова. В 1928 году направлен в пограничные войска ОГПУ, командовал погранотрядом в Волочинске. В 1929 — 1931 годах — слушатель Военной академии РККА. После окончания — помощник начальника отдела в Особом отделе ОГПУ, затем замначальника оперативного отдела Главного управления пограничных и внутренних войск.
Был арестован 3 ноября 1933 года по обвинению в принадлежности к «Украинской военной организации», но 17 февраля 1934 года освобожден «за недоказанностью обвинений». С 1934-го начальник управления внутренней охраны УНКВД Свердловской области. Звание комбрига присвоено 23 декабря 1935 году.
В 1936 году Бовкун направлен вице-консулом в Урумчи вместе с женой Ниной Валентиновной Угапник, работавшей шифровальщицей. Тогда же Луганец взял себе новую фамилию — Орельский. 23 ноября 1937 года назначен полпредом СССР в Китае.
Советский Союз помогал уйгурам обрести независимость в надежде на то, что они отделятся от Китая и, может быть, присоединятся к СССР. Работали с уйгурами сотрудники разведки, поэтому должность вице-консула занял чекист Бовкун–Луганец-Орельский. 
Видимо, его работа в Москве понравилась, и в ноябре 1937 года он получил повышение — решением Политбюро его назначили полномочным представителем Советского Союза в Китайской республике. Полномочный представитель в Китае совмещал должность полпреда с обязанностями резидента советской внешней разведки.
В справке отдела кадров Наркомата иностранных дел на Ивана Бовкуна-Луганца содержится пометка: «В личном деле компрометирующих материалов нет». 
На самом деле уже был арестован его старший брат Евгений, работник губкома партии в Одессе. Иван Трофимович, заступившись за брата, написал письмо Сталину. Нарком внутренних дел Ежов и первый заместитель наркома комкор Михаил Фриновский по-товарищески обещали ему разобраться. Они врали товарищу по партии и по чекистской работе. К тому времени Евгений Бовкун уже был расстрелян. Но родным об этом не сообщили. Жену брата забрали из Одессы, перевезли в Москву, дали ей квартиру. В семье это восприняли как надежду на скорое освобождение Евгения.
Когда Ивана Трофимовича на Политбюро утверждали полпредом и резидентом в Китае, он счел своим долгом напомнить об арестованном брате: имеет ли он право занять столь высокую должность? Не следует ли повременить с назначением, пока брата не реабилитируют? Кто-то из членов Политбюро заметил:
— Брат за брата не отвечает. Выполняйте задание партии и правительства. 
Сталин благожелательно кивнул. 
Когда убьют самого Ивана Трофимовича, жену его старшего брата тоже посадят…
А пока что успокоенный полпред, он же резидент, отправился на новое место службы. Его жена работала вместе с ним — шифровальщицей в полпредстве. Полпредство находилось в Чунцине, который с 1937 по 1946 год был временной столицей Китая. Незадолго до приезда нового советского полпреда японские войска развернули наступление, намереваясь полностью оккупировать Китай. Тогдашний глава Китая Чан Кайши сразу попросил военной помощи у Советского Союза. Сталин, у которого были свои счеты с Японией, откликнулся немедленно. Начались поставки оружия. Китай получил больше боевой техники, чем республиканская Испания. Советские летчики защищали от налетов крупные китайские города.
Весь этот клубок политических и военных вопросов держал в руках советский полпред в Китае. Нет ничего удивительного в том, что он совмещал должности полпреда и резидента. Ему приходилось исполнять весьма деликатные миссии. 
Характерно, что и руководил работой Луганца-Орельского переведенный в Наркомат иностранных дел на роль заведующего вторым восточным отделом комиссар госбезопасности 3-го ранга Сергей Миронов. Миронов начинал службу в госбезопасности после Гражданской войны начальником активной части Особого отдела 1-й Конной армии. Последняя должность в НКВД — начальник управления Западно-Сибирского края. В августе 1938 года его отправили полпредом в Монголию, на следующий год в апреле утвердили начальником отдела в наркомате. 6 января 1939 года Миронов был арестован и через год расстрелян… 
Через четыре месяца настала очередь Ивана Трофимовича Бовкуна. В марте 1939 года его вызвали в Москву. 
Вызову он не удивился — ему уже приходилось отчитываться на Политбюро. 29 марта он выехал из Китая вместе с женой, рассчитывая на родине отдохнуть и подлечиться. Но когда он приехал в Москву, оказался вроде как не у дел. Его никуда не вызывали, но и не разрешали вернуться назад. Он нервничал, не понимая, что происходит. В Наркомате иностранных дел и в разведке менялось начальство. Сталин заменил Литвинова Молотовым, и в Наркомат иностранных дел ушел начальник разведки комиссар госбезопасности 3-го ранга Деканозов. Это была не только смена личностей, но и политики. Молотов привел с собой новых людей. Началась большая чистка наркомата. В разведке ждали нового начальника, поэтому в обоих наркоматах начальники, занимавшиеся внешними делами, замерли, ожидая новых указаний. Зато продолжали действовать чекисты, фабриковавшие липовые дела. По одному из них проходил и резидент в Китае. Причем до сих пор неизвестно, что это было за дело.
— Когда мне принесли папку с его делом, — рассказывал Петр Архипов, который в девяностые годы был старшим прокурором Главной военной прокуратуры, — меня поразило одно: дела не было. В папке протокол обыска и еще какие-то маловажные бумаги. 
Прокурору Архипову было поручено решить, подлежит ли Бовкун-Луганец-Орельский реабилитации в соответствии с законом о жертвах политических репрессий.
История убийства резидента и его жены всплыла в 1953 году, когда началось следствие по делу арестованного Лаврентия Берии и его подручных. Начальник следственной части МВД по особо важным делам генерал-лейтенант Лев Влодзимирский, арестованный вслед за Берией, признал, что он лично участвовал в убийстве.
…Иван Трофимович плохо себя чувствовал. У него болели суставы, он не мог разогнуться. Нуждался в лечении. И вдруг в конце мая 1939 года ему сказали: можете отдохнуть. Иван Трофимович отправился в санаторий НКВД в Цхалтубо. Сказал жене, что едет на две недели. Нине Валентиновне пришлось задержаться в Москве, чтобы отправить двухлетнюю дочь и родителей на дачу. А его торопили с отъездом: потом уже не будет возможности отдохнуть.
Как только Бовкун уехал, Нине Валентиновне стало казаться, что за ней следят. Иван Трофимович обещал каждый день писать или хотя бы посылать телеграмму. Она получила три телеграммы и одно письмо из Баку — там он был проездом. И вдруг связь прервалась. Отправили телеграмму начальнику санатория с просьбой сообщить, что случилось. Никакого ответа. Обратились в наркомат иностранных дел — из приемной Молотова не ответили. Стали звонить в НКВД, добрались до первого заместителя начальника секретариата наркомата старшего майора госбезопасности Степана Мамулова (Степан Мамулов работал с Берией с начала двадцатых). 
Мамулов, услышав, кто ему звонит и по какому поводу, просто бросил трубку. Наконец какой-то сотрудник НКВД весело ответил:
— Что вы беспокоитесь? Загулял человек. 
Нина Валентиновна отправила мужу четыре письма — 28 и 30 мая, 2 и 5 июня. Они сохранились в ее личном деле. Муж эти письма не получил. К тому времени он уже был арестован. Ордер на арест Бовкуна-Луганца-Орельского 30 мая 1939 года утвердил нарком госбезопасности Грузии Рапава. 
Авксентий Рапава, как и Сталин, получил духовное образование. Окончил в Зугдиди церковно-приходскую школу, в Кутаиси духовную семинарию. Как и вождь, отказался от церковной карьеры. Учился в гимназии, в Тифлисском университете. В меньшевистской Грузии (Грузинская Демократическая Республика) Рапаву призвали в армию, и он служил рядовым в пограничном отряде. Дезертировал и связался с большевиками. После присоединения Грузии к Советской России работал в Зугдидском уездном комитете комсомола, затем перешел на партийную работу. В августе 1924 года его взяли в Особый отдел Грузинской ЧК. Через три года он возглавил грузинских особистов. В 1937 году его внезапно назначили председателем ЦИК Абхазии, затем главой Совнаркома Абхазии. В декабре 1938 года он стал наркомом внутренних дел Грузии — этим назначением он был обязан Лаврентию Берии, который возглавил союзный наркомат. Вскоре Рапава получил звание комиссара госбезопасности 3-го ранга.
На следующий день после ареста Бовкуна этапировали в Москву. Его поместили в Сухановской особой тюрьме НКВД. Там держали ограниченное число высокопоставленных в прошлом политических заключенных. В 1937 году, при Ежове, для содержания подследственных и осужденных за контрреволюционные преступления по всей стране стали создавать так называемые внутренние тюрьмы, подчиненные 10-му отделу Главного управления госбезопасности НКВД СССР. Центральный аппарат наркомата использовал четыре тюрьмы: внутреннюю тюрьму на 570 заключенных, Бутырскую — на 3500, Лефортовскую — на 625 и Сухановскую — на 225 мест. Положение о внутренних тюрьмах НКВД, принятое в 1939 году, в частности, запрещало извещать родственников о смерти подследственных и выдавать им трупы для похорон…
Бовкуна-Луганца доставили в Москву и отдали лубянским следователям. Те, не ленясь, взялись за дело. Уже 9 июня 1939 года Бериа направил Сталину и Молотову протокол допроса Бовкуна-Луганца от 5 июня с признательными показаниями. Но, как оказалось, добиться их было непросто. Бериа писал, что только после очной ставки с арестованными — бывшим наркомом внутренних дел Ежовым и его заместителем Фриновским — от Бовкуна-Луганца было получено признание в том, что он был в 1934 году «вовлечен в антисоветскую заговорщическую организацию» в НКВД своим тогдашним начальником Фриновским. 14 июня Бериа направил Сталину протокол допроса Бовкуна-Луганца, в котором он назвал в числе «заговорщиков» бывшего советника полпредства СССР в Китае, одновременно являвшегося резидентом НКВД в Чунцине полковника Михаила Ганина и секретаря полпредства, одновременно резидента НКВД в Ханькоу — полковника Николая Тарабарина (Тобарэ). Оба они еще не были арестованы, причем Тарабарин находился в Китае. Казалось, дальнейшая судьба бывшего чекиста и дипломата Бовкуна-Луганца ясна — отправиться на расстрел вслед за своими бывшими начальниками. Но Сталин решил по-другому. Что-то подсказывало диктатору, что арест бывшего полпреда, который до этого времени тщательно скрывали, не стоит афишировать. И вновь был задействован план тайной ликвидации, но теперь уже по новому сценарию. Жену Бовкуна-Луганца, Нину Валентиновну Орельскую, тоже арестовали, и ей предстояло разделить страшную участь мужа.
16 июля 1939 года газеты «Правда» и «Известия» поместили информацию о похоронах «погибшего» в Грузии полномочного представителя СССР в Китае Ивана Луганца-Орельского: «14 июля трудящиеся Тбилиси хоронили полпреда СССР в Китае тов. И. Т. Луганец-Орельского и его жену тов. Н. В. Луганец-Орельскую, безвременно погибших 8 июля при автомобильной катастрофе около Цхалтубо». 
Родные погибших не верили в версию об автокатастрофе.
Одновременно с Бовкуном в Сухановке уже почти два месяца находились сам бывший нарком внутренних дел Ежов (его арестовали 10 апреля 1939 года) и его бывший первый заместитель Фриновский (его арестовали 4 апреля). Михаил Фриновский окончил духовное училище и одолел один класс Пензенской духовной семинарии, но в 1916 году ушел в армию, потом связался с анархистами и дезертировал. С 1919 года служил в ВЧК, в основном в военной контрразведке, был помощником начальника Особого отдела 1-й Конной армии, участвовал в операциях по захвату штаба Нестора Махно и ликвидации отрядов генерал-хорунжего Тютюника в Украине, командовал пограничными войсками. Окончил курсы высшего комсостава при Военной академии имени М. Ф. Фрунзе и стал командовать войсками ОГПУ.
Николай Иванович Ежов, возглавив Наркомат внутренних дел, сделал Фриновского своим заместителем. Перед арестом командарм 1-го ранга Фриновский полгода возглавлял Наркомат военно-морского флота… 
С Ежовым и Фриновским Ивану Бовкуну устроили очную ставку. Они сидели два месяца и уже давали любые показания, нужные следователям. Бывшие руководители Наркомата внутренних дел рассказали, что недавний резидент внешней разведки в Китае Бовкун-Луганец-Орельский был членом антисоветской организации, которой они руководили.
Если судить по следственному делу, Бовкуна допрашивали только один раз. А в тюрьме он провел больше месяца. Видимо, допрашивали его не раз, но протоколы не составляли. 
О том, как дальше развивались события, рассказал на допросе в прокуратуре 1 сентября 1953 года один из бериевских сподвижников Шалва Церетели: «Я был вызван в кабинет Кобулова Богдана, где увидел Влодзимирского и еще одного сотрудника. Кобулов объявил нам, что есть двое арестованных, которых нужно уничтожить необычным путем. Мотивировал он это какими-то оперативными соображениями. Тогда же он объявил, что нам троим поручается выполнение этого задания и что мы должны это сделать прямо в вагоне, в котором будут ехать эти люди из Москвы в Тбилиси». Причем по плану, изложенному Кобуловым, все следовало обставить так, «чтобы народ знал, что эти люди погибли в автомобильной катастрофе при следовании на курорт Цхалтубо», и что соответствующие указания наркому внутренних дел Грузии Рапава уже даны». 
Как показал Церетели, после этих разъяснений вся группа направилась к наркому: «От Кобулова сразу же все мы пошли в кабинет Бериа. Бериа не сказал нам ничего нового, повторив то, что говорил Кобулов. Не помню, или у Кобулова, или у Бериа я попросил разрешения ликвидировать их с применением огнестрельного оружия, но нам этого не разрешили, сказав, что нужно ликвидировать тихо, без шума. Старшим группы был Влодзимирский. Помню, что вагон был необычным, в нем был даже салон, всего в вагоне было пять человек — нас трое и мужчина с женщиной».
А тем временем к жене Бовкуна явился работник НКВД, назвавшийся Николаевым, передал привет от мужа и сказал, что Иван Трофимович просит немедленно выехать к нему в Цхалтубо. Она, напуганная молчанием мужа, сказала, что должна дождаться весточки от него. Тут же пришла телеграмма, подписанная Бовкуном. Но слова были какие-то чужие. Не так он обращался к жене, не так писал телеграммы. И, кроме того, он посылал только «молнии», чтобы сразу доставили. А в НКВД сэкономили — послали простую. У Нины Валентиновны случился нервный припадок. Приехал врач из ведомственной поликлиники и вместо помощи стал на нее кричать: 
— Вы должны немедленно ехать к мужу…
Ей сразу же доставили билет. 20 июня она покинула Москву. Больше никто из родных ее не видел. Она обещала дать с дороги телеграмму. Телеграммы не было. А через три дня после ее отъезда чекисты приехали с обыском — сначала на дачу, потом на городскую квартиру. Забрали именное оружие Ивана Трофимовича, его документы, переписку, фотографии. Московскую квартиру опечатали.
А 28 июня — новый поворот этой запутанной истории. Вдруг появились два чекиста и передали привет из Цхалтубо. Родители Нины Валентиновны недоуменно рассказали об обыске, об опечатанной квартире. Чекисты, посмеявшись, сказали, что это ошибка, и распечатали квартиру. Через день от Нины пришло письмо, написанное ее рукой, бодренькое, успокаивающее — они прекрасно отдыхают, играют в теннис, гуляют. Но в тексте была фраза, о которой она, предчувствуя неладное, договорилась с сестрой: «А как там ребята? Вероятно, дерутся, по своему обыкновению?»
— Чекисты, заставившие ее сочинить письмо, ничего не заметили, — говорит Валентина Ивановна, дочь убитых родителей. — О каких ребятах могла писать мама? На даче были только две девочки — я, двухлетняя, и моя двоюродная сестра, которой было шестнадцать. Разве мы «ребята»? И как мы могли драться?.. Это был сигнал.
Надо понимать так, что до Цхалтубо ее и не довезли. Вероятно, сняли с поезда на первой же остановке, вернули в Москву и посадили в тюрьму. Но в личном деле Нины Валентиновны нет ничего! Ни постановления об аресте, ни обвинения, ни протокола допроса. Только четыре перехваченных письма мужу. Ее тайно арестовали, для того чтобы устроить спектакль с мнимой автокатастрофой.
Ивана Трофимовича продержали в тюрьме месяц. Потом перед ним вроде как извинились за ошибку и обещали в салон-вагоне отправить назад в Цхалтубо — продолжать отдых. Да еще вместе с женой. С ними в вагоне поехали трое крупных чекистов. В страшном сне Ивану Трофимовичу не могло привидеться, что эти люди в высоких званиях станут его убийцами.
Сопровождающих Бериа отобрал вместе со своим верным соратником комиссаром госбезопасности 3-го ранга Богданом Кобуловым (их и расстреляют вместе), который возглавлял тогда следственную часть НКВД. Они выбрали капитана госбезопасности Льва Влодзимирского, помощника Кобулова в следственной части, капитана госбезопасности Александра Миронова, начальника внутренней тюрьмы ГУГБ НКВД, и Шалву Церетели, начальника 3-го спецотдела.
Как работали в хозяйстве Рапава, теперь уже известно. Писатель Кирилл Столяров цитирует в своей книге о министре госбезопасности Абакумове рапорт заместителя начальника райотдела НКВД в Гаграх: «Арестованных на допросах били до смерти, а затем оформляли их смерть как умерших от паралича сердца и по другим причинам… Арестованного били по несколько часов подряд по чему попало… Однажды я зашел в кабинет следователя, который допрашивал арестованного эстонца по подозрению в шпионаже на немцев. «Как он ведет себя?» — спросил я. «Молчит, не хочет признаваться во вражеских намерениях», — ответил следователь, заполняя протокол. Я внимательно посмотрел на арестованного и понял, что тот мертв. Обойдя вокруг него, я заметил кровь на затылке… Тогда я спросил следователя, что он с ним делал, и он мне показал свернутую проволочную плеть, пальца в два толщиной, которой он бил этого арестованного по спине, не заметив того, что тот уже мертв…»
Рапава позвонил Лаврентию Бериа: 
— Можно ли применить огнестрельное оружие? Тот обещал посоветоваться и просил перезвонить через день. Потом ответил:
— Никакого оружия! 
Советоваться Бериа мог только с одним человеком — со Сталиным. Значит, судьбу резидента и его жены решил сам Иосиф Виссарионович. Вот почему их уничтожили даже без формального приговора. Ивану Бовкуну не предъявили обвинения. Не было ни судебного приговора, ни решения «тройки» НКВД, которую использовали для уничтожения людей «во внесудебном порядке». 
Но почему же резидента уничтожили таким изощренным способом? Да еще вместе с женой? Ведь сотни тысяч других жертв просто расстреливали или отправляли в лагеря.
— Я могу предположить только одно, — считает прокурор Архипов, — некоторые разведчики в те времена занимались добыванием валюты путем торговли опиумом. Это главная версия, которая кажется убедительной прокурорам, изучавшим дело Бовкуна-Луганца-Орельского уже в наши дни.
— В деле Бериа, — подтвердил Андрей Сухомлинов, полковник юстиции в отставке, изучивший многотомное дело Лаврентия Павловича, — сказано: Бовкун контролировал оборот наркотиков. Но непонятно, в чем именно он ошибся. Важно, что Бериа сказал исполнителям — это решение инстанции, высшей власти… 
Торговля опиумом всегда процветала в Китае. Гонконг был построен на доходы от продажи опиума. Контролировать потоки наркотиков пытались и японцы, и наши. Но кто кому продавал этот дорогостоящий товар?
— Сказано: контроль за оборотом, и все, — говорит Сухомлинов. — Бериа объяснил убийцам, почему придумана такая сложная комбинация. Важно, чтобы «подельники» Бовкуна в Китае не узнали, что он расстрелян, и не сбежали. Люди, которые убили полпреда в Китае и его жену, даже особенно и не интересовались, кто их жертвы, за что их надо уничтожить. Они просто выполняли приказ Лаврентия Павловича, зная, что невыполнение его приказа равносильно смерти. Такая у Бериа была репутация.
«Влодзимирский мне рассказал, что эти лица были мужем и женой, — показал Церетели на допросе, — что муж работал где-то за границей, в Японии или в Китае. А затем нам изменил и занимался шпионажем, поэтому я считал эту ликвидацию законной».
Капитан Миронов, как начальник внутренней тюрьмы НКВД, сам доставил к поезду резидента и его жену. Перед Кутаиси арестованных вывели в коридор и прикончили.
Влодзимирский в 1953 году показал: «Муж и жена, уже как арестованные, были привезены из внутренней тюрьмы и помещены нами в вагоне, в разных купе. В купе, когда поезд шел от Цхалтубо в Тбилиси, я вывел из купе сначала мужа, и Миронов с Церетели убили его ударом молотка по затылку. А затем я вывел женщину, которую тоже Церетели и Миронов убили молотками».
Церетели описал убийство иначе: «Влодзимирский молотком убил женщину, а я молотком ударил по голове мужчину, которого потом третий наш сотрудник додушил. Затем сложили тела в мешки, и на одной из станций, где нас поджидал Рапава с автомашинами, мы погрузили трупы в одну из машин».
В 1953 году подельники Бериа перекладывали друг на друга ответственность за убийство. Кому охота признаваться, что убивал людей молотком? В деле осталось множество противоречий, так и непроясненных следствием. Конечно, следственная бригада была обязана все выяснить. Но следователи во главе с генеральным прокурором Романом Руденко спешили закончить бериевское дело.
Влодзимирский: «На одном из полустанков нас встретил с двумя машинами Рапава. Мы вывезли трупы и, поместив их в одной из машин, отвезли на дорогу к обрыву у крутого поворота дороги. Затем шофер разогнал машину, на ходу выскочил, а машину с трупами повернул к обрыву, и она с ними свалилась под откос и разбилась. После этого мы уехали с места происшествия, а туда была вызвана автоинспекция и оформила все как автомобильную катастрофу. Это уже организовал без нас Рапава».
Бывший нарком госбезопасности Рапава, арестованный, тоже дал показания: «На шестом километре машину с трупами пустили под откос. И создали видимость, что пострадавших увезли в Тбилиси (чтобы по трупам не обнаружили, как они были убиты до этой катастрофы). К месту происшествия была вызвана автоинспекция, был оформлен соответствующий акт на автомобильную катастрофу. Ночью мы тайно похоронили Бовкун-Луганца и его жену на кладбище. Но на следующий день позвонил Бериа и сказал, что надо организовать похороны с почестями. Видимо, он опасался, чтобы вокруг этой катастрофы не пошли нежелательные разговоры». 
Надо понимать, Сталин остался недоволен. Если уж устроили такой спектакль, надо было довести его до конца. На следующую ночь чекисты вырыли трупы и устроили своим жертвам торжественные похороны с оркестром и цветами. Под различными предлогами ни одного родственника погибших на похороны не допустили.

16 июля 1939 года «Правда» и «Известия» поместили информацию о похоронах убитого резидента: «14 июля трудящиеся Тбилиси хоронили полпреда СССР в Китае тов. И. Т. Луганец-Орельского и его жену тов. Н. В. Луганец-Орельскую, безвременно погибших 8 июля при автомобильной катастрофе около Цхалтубо. В большом зале Дома Красной армии установлен постамент, на котором покоятся тела погибших. Венки от коллегии Наркомата иностранных дел Союза ССР, ЦК и Тбилисского комитета КП/б/ Грузии, СНК Грузинской ССР, Тбилисского горисполкома, от родных и знакомых…»
Родные были потрясены. Они не верили в версию об автокатастрофе. Последний из братьев Алексей Трофимович Бовкун, служивший в военной авиации, попросился на прием к наркому внутренних дел Бериа. Его принял первый заместитель наркома комиссар госбез-опасности 3-го ранга Всеволод Меркулов. Меркулов был, возможно, самым образованным человеком в наркомате, увлекался литературой, написал о Бериа брошюру под названием «Верный сын партии Ленина — Сталина» и несколько пьес. В наркомате ему подчинялась и разведка, и контрразведка, и охрана членов политбюро.
Алексея Бовкуна пригласили на Лубянку к шести вечера. Впустили его в кабинет первого заместителя наркома в двенадцать ночи. Брат убитого резидента рассказал о своих подозрениях: версия о катастрофе слеплена так неумело, так неправдоподобно, что возникает предположение об убийстве.
— И кто же, по-вашему, мог это сделать? — хладнокровно поинтересовался Меркулов. 
— Пособники японской разведки, — сказал младший Бовкун, понимая, что иной ответ приведет его самого в тюрьму. 
Первый замнаркома посмотрел на него и сказал: 
— Вы либо дурак, либо очень хитрый человек. Идите и больше никому не задавайте вопросов об этом деле.
Вопросов никто не задает до сих пор. Почему прокуратура, реабилитировав Ивана Трофимовича Бовкуна и его жену, не потребовала от Федеральной службы безопасности и Службы внешней разведки посмотреть в архивах: что же все-таки послужило причиной такого жестокого убийства? Даже в сталинские времена чекисты не так уж часто убивали свои жертвы молотками.
Дочь убитого резидента Валентина Ивановна считает:
— Знаете, бабушка с дедушкой ни разу даже не съездили на могилу отца и материи. Считали, что их тел там нет. Если бы думали, что они там похоронены, пешком бы дошли…
Влодзимирского расстреляли вместе с Бериа 23 декабря 1953 года. Рапава пережил своего покровителя почти на два года. Его судили в Тбилиси и расстреляли 15 ноября 1955 года. 
Расчет Сталина оправдался. Смерть полпреда как будто в результате случайной катастрофы и отмеченная в центральных газетах прочувственным некрологом, не вспугнула «заговорщиков», и они не разбежались. Названные в качестве таковых на допросе Бовкуном-Луганцом были арестованы — Ганин (11 июля) и Тарабарин (17 августа 1939-го) и осуждены Военной коллегией Верховного суда 28 января 1940 года к высшей мере и на следующий день расстреляны. Оба были реабилитированы также в один день — 25 июня 1957 года.
На следствии Церетели и Влодзимирский пытались взвалить вину друг на друга. Влодзимирский утверждал, что «старшим по группе» ликвидаторов был не он, а Церетели, и жену Бовкуна-Луганца убил не он, а Миронов. К сожалению, прокуратура, расследовавшая дело, не потрудилась досконально выяснить, например, обстоятельства убийства Бориса Чуприна, водителя якобы потерпевшей катастрофу машины полпреда. А бывший начальник внутренней тюрьмы Миронов вообще не был арестован, хотя о нем внятно было сказано на следствии как об участнике убийства. 
Примечательно, что в ходе этих допросов и Церетели, и Влодзимирский заявили, что не считают содеянное преступлением. Церетели рассказал: «Ликвидацию этих людей я считал законной, поскольку возглавлял эту операцию Влодзимирский, работавший тогда начальником следственной части по особо важным делам НКВД СССР (на самом деле помощником начальника следчасти) и знавший дела на этих арестованных». Влодзимирский же заявил: «Этот случай я не считал убийством, а рассматривал его как оперативное задание». Вот такая чекистская логика.
Подготовил Юрий Кукурекин